— Но лучше бы ясность высказал этот фанг, а не диктор от лица телекомпании, — сказала Елизавета, и в комнате повисла тишина.
В отличие от большинства тех, кто смотрел новости и хотя бы краем уха слышал фамилию Браун, команда телеканала слишком часто удостаивалась из уст Елизаветы сентенций «дочь не в ответе за отца» и «дочь и отец не одна сатана». И пусть официально именно Браун-старший являлся владельцем канала, Елизавета скорее отгрызла бы себе правую руку, чем упустила возможность выделиться.
— В эфир.
— Что?..
— Монтируйте, и в эфир! — повысила она голос.
Кажется, кто-то попробовал мямлить о том, что Браун-старший не собирался поддерживать сторону башен, но быстро заткнулся: когда Елизавету несло, противоречить и останавливать ее не имело смысла, а вот вылететь с работы было, как два пальца об… асфальт, по ее собственному выражению.
— Политика… едрить через пень-колоду, — возбужденно приговаривала она. — Договорняк к й-еням фе-ням их и долларам! Решили освещать «правильную» сторону засранцев, захотевших прибрать бизнес и подвинуть фангов? А вот хрену им всем! Мы будем на стороне башен!
— Черных… — пошутил звукорежиссер.
— А хотя бы и так! — и, набрав в легкие побольше воздуха, Елизавета закричала: — Быстро! Об этом уже гудит сеть!
Мало кто из вычленивших одну, самую важную, проблему аналитиков подумал, что вышедшими на улицы преступниками воспользуется так называемая элита — люди, привыкшие вертеть миллиардами и делать деньги на всем, до чего могли дотянуться. До оборота сангри добраться они не могли, но как же хотели! И государство подвинуть, и на фангов надавить, и наоткрывать по всей Москве, а потом и России частных клиник и салонов красоты. Криминала эти дельцы не касались никаким боком. Проблемы договора тоже их не трогали, как плевать они хотели и на богов, и на чертей, и на нацистские лозунги. Они жаждали бабла, свободной торговли сангри, и имели немало рычагов воздействия на народные массы и власти. Один из них — якобы свободные СМИ.
Потому, когда с армией претендента было, по сути, покончено, на силовиков накатила «вторая волна» митингующих с уже чисто экономическими требованиями разрешения свободного оборота «эликсира веной молодости», отмены задравших всех вконец комендантских часов и разрешения межрасовых (или межвидовых, это уж как кому больше нравится) браков: для кучи. И плевать, что институт брака отсутствовал у фангов, которым и в страшных снах не приснились бы клятвы любить друг друга вечно, создание «ячеек общества» и прочая атрибутика, на которой, к слову, некоторые дельцы делали немалые деньги. Только людей мнение фангов не интересовало. Они просто требовали всего и побольше, рассчитывая получить хоть минимум. На Тверской даже вывесили радужный флаг, но очень скоро сняли, когда-таки уточнили в сети и выяснили чего именно этот символ якобы борьбы за права означал до слияния. Официальная позиция государства по отношению к тому, кто с кем спит, была традиционно наплевательской, но вставать на табуретку и махать трусами полагали идиотством даже последние маргиналы-флешмоберы и поклонники так называемого шок-искусства.
Большая часть СМИ, разумеется, собиралась поддерживать митингующих. Елизавета Браун в их числе, вот только ситуация резко изменилась с появлением записи-трансляции из одной из башен «Сити». Будучи действительно хорошим журналистом, Елизавета умела чувствовать моменты, когда можно плыть против течения и выиграть регату. Упускать один из них она не имела никакого профессионального права.
Когда со всех каналов и из всех телешоу лились странно злорадные потоки слов о том, что клыкастых пришельцев пора призвать к ответу, а люди должны получать сангри больше. Детям и старикам, мол, не хватает! А иногда высказывания на грани экстремизма, будто именно люди являются венцами творения, и, если у каких-то тварей есть необходимое им, незазорно это необходимое забрать, пусть и силой. Прервав очередную проповедь наряженного буддийским монахом актера, в эфир вышла Елизавета Браун.
Она не говорила пафосных речей. Она — как было принято в известных кругах — не заламывала рук, с хорошо отработанным придыханием рассказывая о страданиях незащищенных слоев общества, беженцев из бывших стран Европы или домашних любимцах, которые здесь, тем паче, были не пришей кобыле хвост, но как же в дневном эфире да без кошечек-собачек? Само собой, и каяться в своей человеческой природе Елизавета Браун не собиралась тоже. Она просто показала запись, которую уже обсуждали в сети-интернет и многие объявили ложью.
Госпожа Браун сообщила об отнюдь немирной церкви, обещавшей бессмертие своим адептам еще при жизни путем превращения их в фангов. В завершении же выпуска она позволила себе несколько крепких выражений в адрес тех, кто допустил беспорядки, и предположила проникновение стайров и их сообщников, которых давно стоило бы выявить и обезвредить, в правительственные структуры.
«И еще, — сказала она напоследок, — следовало бы привлечь к ответственности некоторых родителей, ведь адептами новой секты стали несовершеннолетние. У меня все».
Дало ли ее выступление какой-нибудь результат? Недальновидные сочли бы его гласом вопиющего в пустыне. Но! Сеть забурлила с новой силой. Известная социальная платформа спешно выпустила прикрепляемые к аватаркам рамки. С вампирьими зубами (видимо, в оперативном порядке не нашлось тех, кто смог бы нарисовать фангьи клыки, а может, как обычно, пошли путем стереотипов). Каплей крови (никто не набрался решимости изобразить схематичный знак стайров). И с голубем мира. Аналитики потом подтвердили, что наибольшая активность исходила именно от этой группы, после признанной главным разжигателям ненависти и нового, к счастью, не случившегося конфликта. Один из так называемых «замиристов» попробовал встретиться с самой Браун, но вовремя был остановлен на проходной в психически неадекватном состоянии. То бухающегося на колени и кающегося, то изрыгающего проклятия, то хохочущего и плачущего бедолагу сдали с рук на руки подоспевшим полицейским и врачам скорой помощи.
Через час в кабинете Елизаветы Браун раздался телефонный звонок.
«Ты только что развязала гражданскую войну, доча» — сказал вместо приветствия Браун-старший.
«Я только что ее остановила, папа», — ответила Елизавета.
«И сделала богаче всю нашу семью, — Браун-старший был явно доволен и не стремился скрывать этого. — Рейтинги зашкалили. К тому же передаю тебе благодарность «сверху». Ты оказала властям услугу, а это дорогого стоит. Они же собираются пересмотреть закон о защите прав верующих, ставший лазейкой для слишком многих преступных элементов».
«Ты никогда не разговаривал столь отвратительным канцеляритом», — заметила Елизавета. Впрочем, ее тоже все устраивало.
«А я цитирую», — рассмеялся Браун-старший.
«Думала, будешь ругаться, — призналась Елизавета. — Как же твои договоренности?»
Впрочем, она уже знала ответ и собралась работать, следуя любимому древнему изречению: «Поступай, как считаешь нужным, и будь, что будет». Она, правда, слегка его перефразировала, но от того изречение зазвучало лишь лучше. В отличие от владельцев других каналов, сейчас находящихся в растерянности и замешательстве, Елизавета Браун уже оседлала общественное мнение и знала, куда поскачет дальше.
Группу паломников новой веры, запоздавших к утренним беспорядкам, так и не пополнившуюся многими школьниками, останавливали военные. Сплошь спортивного вида, бритоголовых, неуловимо похожих на манекены в витринах магазинов нео-стайров (людей, полностью поддерживающих методы насильственной добычи сангри), как позднее стали их называть, обезвредить удалось лишь частично. Однако в разгар завязавшихся потасовок на помощь регулярным частям пришли мирные демонстранты, призывавшие остановить новый конфликт возле метро Баррикадная. Камера оказавшегося в гуще события оператора поймала в объектив предводителя мирных демонстрантов: с виду обычного человека, но с пугающими желтыми кошачьими, а вернее рысиными глазами. Позже запись была изъята и по не подтвердившимся слухам уничтожена. Временами усмирять митингующих помогали фанги. Причем последние не принадлежали ни к одному прайду и называли себя вольными.
